ПИСАТЕЛЬСКИЙ ДОМ

СЧП

официальная страница

---

БИБЛИОТЕКА

ВАТАМАНЮК ЕВГЕНИЙ

И как эпилог - все та же любовь…

Может быть, это просто мой бред…

Открыв дверь, я вошел в класс.
Разговоры стихли, тридцать пар глаз выжидающе уставились на меня - наблюдая, изучая, оценивая. Сколько же я ждал этого момента, сколько раз вдоль и поперек мерил шагами комнатку, репетируя свой первый в жизни выход на публику. Теперь главное - не волноваться. И никакой дрожи в голосе.
- Здравствуйте, ребята. Я ваш новый учитель по русскому языку и литературе. Меня зовут Евгений Сергеевич.
Между рядов начинается тихое шушуканье, аудитория переваривает новую информацию. Затем все, как по команде, встают.
- Садитесь, дети, садитесь.
"Какие они тебе дети, - тут же одергивает меня внутренний голос, - выпускной класс все-таки. С ними на равных надо!"
Ладно, на равных так на равных. Как представится возможность, исправлюсь.
- Теперь я хочу познакомиться с вами поближе. Давайте проведем перекличку.
Беру журнал, открываю на своем предмете, изящно свинчиваю колпачок с ручки, быстрым взглядом обвожу аудиторию, потом позволяю себе легкую улыбку и приступаю к изучению списка фамилий.
- Абрамова!
- Здесь, - довольно крупная девочка в черном свитере, с приятным лицом, сидящая за первой партой, неспешно поднимается, и затем так же медленно возвращается в прежнее положение. В глазах легкий интерес. Видимо, к моей персоне - не к русскому языку же, в самом деле.
"Ууу, соня", - про себя отмечаю я и двигаюсь дальше.
- Бобров!
- Я! - вскакивает маленький, худосочный паренек, сидящий у окна.
- Глумова!
Тишина. Сверлю глазами журнал - правильно ли прочитал. Вроде правильно.
- Глумова! - уже громче произношу я. - Ее нет?
- Да здесь она, - ворчит чей-то голос, - на задней парте, слева от двери.
И действительно - вот кто-то встает. В синем закрытом платье, высокая, черноволосая "мадам" с гримасой равнодушия на кукольном личике.
- Глумова, почему не отвечаете? Не хотите знакомиться? - дружелюбно спрашиваю я, небрежно поигрывая авторучкой.
Молчанье. Безразличный взгляд Глумовой, направленный куда-то мимо меня. Класс тоже притих, с нетерпением ожидая развязки.
Таак, первая проверка на прочность. Как же себя вести? В голове кружится беспорядочный хоровод мыслей. Отчитать мерзавку? Или сделать вид, что ничего не произошло? И вдруг меня словно осеняет: "Она же немая, дурень!"
Чувствую, как начинают пылать мои щеки, затем жар перекидывается на уши. Быстро опускаю голову, стараясь спрятаться от всех в журнале. Ну и дебют! Может, не заметили?
- Ладно, Глумова, садитесь. Григорьев!
- Здесь!
Механически продолжаю зачитывать список. "Заметили, конечно, - ехидничает мое внутреннее "я". - Вон задние захихикали. Как думаешь, над кем?" Ну ясное дело, над кем. И завуч хорош, мог бы предупредить.
- Калинин!
- Здесь!
Ладно, говорю я себе. С кем не бывает. Проехали.
- Малинова!
Какой-то умник тут же переиначивает на свой лад: "Клубникова! Черешнева!". Глупая шутка, но класс одобрительно смеется. Нет, они всего лишь дети. Обычные дети, пусть и без пяти минут выпускники. Нечего так переживать за свой престиж, пора начинать урок.
Откладываю в сторону журнал, встаю из-за стола.
- Итак, сегодня мы немного повторим орфографию…

Когда урок закончился, я остался в классе один. Ненадолго, на десять минут - до прихода следующей ватаги. Хоть дыхание переведу - надо же, кажется, никогда в жизни столько не разговаривал.
- Извините, Евгений Сергеевич, я журнал забыл, - из-за двери виновато высовывается голова старосты, Костика Сухины.
- Да-да, Костя, возьми, - улыбаюсь я, - с кем не бывает. И… можно тебя кое о чем спросить?
- Конечно, Евгений Сергеевич, - кивает Костя.
- Эта девочка, Глумова…
- Алиска, что ли?
- Ну да, она. Скажи, у нее какие-то проблемы с речью? А то сегодня во время переклички так неудобно получилось.
- Не обращайте внимания, с голосом у нее все в порядке, - ухмыляется Костя, - но она у нас девчонка со странностями.
- Со странностями?
- Ну так. Иногда кажется, что в жизни ее ничего не интересует - она вечно одна, на дискачи не ходит, ни с кем не общается.
- А как учится? - спрашиваю я.
- Да никак. Контрольные на тройки, на уроках не отвечает. Мне вообще кажется, что ее тут держат из жалости. Она ж детдомовская, - поясняет Костя в ответ на мои удивленно поднятые брови. - Мы пытались с ней подружиться, красивая девчонка ведь, но все никак - она на тебя посмотрит-посмотрит и отойдет в сторонку.
- Короче, так ничего и не получилось, - подытожил я.
- Угу, - согласился он, беря журнал. - Ну я пойду, Евгений Сергеевич, а то уже перемена заканчивается?
- Конечно, Костя. Спасибо большое.
Так вот оно, значит, как. Детдомовское дитя со сложным характером. Ну ладно, что-нибудь придумаем, остальные же как-то выкручиваются. Нет, надо найти завуча и хорошенько его обо всем расспросить. Может, еще у кого какие-то проблемы?
Но тут звенит первый звонок, и в класс вваливается вопящая орава. Впрочем, седьмой класс, что с них взять.

Заходящее солнце на безоблачном небе почему-то первым бросилось в глаза, когда я вышел из здания школы. Значит, темные очки можно не надевать. Потянувшись и расправив плечи, я с радостью констатировал для себя тот факт, что мой первый рабочий день наконец подошел к концу. Нет, была, конечно, до этого практика, но она не в счет.
Вот ты и учитель, старина. "Как ощущения?", - спрашиваю я у себя. Да вроде ничего. Горло, знаешь, саднит, будто ежа проглотил, в остальном полный порядок. Теперь домой.
Неспешно иду через парк, разминая отекшие за день ноги. Вдыхаю холодный осенний воздух, пропитанный терпким ароматом хвои, пинаю пустую консервную банку. Ем только что купленные чипсы с ароматом сметаны и лука - мои любимые. Благодать, да и только.
Мимо меня проплывают лавочки. Больше пустых, чем обычно - лето закончилось, как-никак. На остальных публика все та же - обнимающиеся парочки, пенсионеры с "Трудом" или "Комсомолкой", кучки галдящих подростков, Глумова… Стоп. Поворачиваю голову, фокусирую взгляд. Она, голубушка. Собственной персоной - сидит и, кажется, спит, свесив голову, так что черные блестящие волосы струятся вниз густым водопадом.
Красива. Как же она все-таки красива, отмечаю я про себя. И это наблюдение (плюс любопытство, конечно) заставляет меня наплевать на учительский престиж и сесть рядом, на желтую деревянную лавочку, скинув на землю несколько пожухлых листьев.
- Здравствуй, - говорю я, - ты не будешь возражать, если я присяду?
Она поворачивается и смотрит на меня ничего не выражающим взглядом. Совсем как тогда, в классе. Пожимает плечами. Мол, садись, если хочешь.
- Благодарю. Я, собственно, ненадолго, но если ты кого-то ждешь, я…
Никакой реакции. И на том спасибо. Некоторое время смотрю на нее, соображая, как бы завязать беседу. В итоге выбираю самый глупый вопрос:
- Чипсы будешь?
Едва различимое покачивание головой из стороны в сторону.
- Странно. Я думал, все подростки любят чипсы. Или ты на диете?
Бесполезно. Смотрит куда-то перед собой и больше не реагирует, словно меня нет... Но отступать негоже, поэтому я тоже отворачиваюсь и, демонстративно устремив взгляд куда-то вдаль, механически жую чипсы. Так проходят следующие двадцать минут. Затем чипсы заканчиваются, и я понимаю, что пора уходить.
- Прости, мне нужно идти. Приятно было с тобой пообщаться.
И вот я вновь шагаю по асфальтовой дорожке, и впереди маячат сосны, лавочки, снова сосны… А она, наверное, все еще там, хотя уже начало темнеть. Может, надо было предложить проводить? Нет, это перебор - еще подумают, что я ухлестываю за своей ученицей. Да она и не согласилась бы. Хотя мне всего двадцать два, ей шестнадцать…
Так! Выбросить из головы крамольные мысли, не забыть зайти в аптеку, дойти до дома, и спать, спать, спать. Завтра шесть уроков, будет напряженный день…

- Алексей Васильевич! Подождите!
- О, Евгений Сергеевич, здравствуйте. Вы что-то хотели? - улыбается мне толстенький коротышка-старичок, поправляя съехавшие набок очки.
Ура! Все-таки я его поймал. План действия: припереть к стенке фактами и не дать уклониться от прямых ответов. Отчет, заседание преподавательского коллектива, аванс (кто бы сомневался - две недели уже вкалываю), ну и конечно же…
- Скажите, вы знаете эту девочку, Алису Глумову из 11-Б?
- Глумова? - завуч на секунду задумывается. - А! Трудный ребенок! У всех рано или поздно возникают с ней проблемы…
- Да нет, пока все в порядке, я просто не знаю, как вести себя в сложившейся ситуации - девочка молчаливая, такую на занятиях не спросишь. Опять же контрольных еще не было.
- А вы, Евгений Сергеевич, не волнуйтесь об этом. У нее было трудное детство в сиротском доме, - посерьезнел завуч, - зачем нам портить ей жизнь, и так бедняжке несладко приходится. Нарисуем четверки в аттестате, а там - как Бог даст. Вы меня понимаете, Евгений Сергеевич?
- Конечно, Алексей Васильевич, - сказал я, - с этим проблем не будет. Я вот что хотел спросить…
Тут я осекся. А как спросишь? Да еще так, чтобы это выглядело всего лишь естественным любопытством. "Откуда она?", "Давно ли здесь учится?", "Где живет?". Да и зачем мне самому знать ответы на них? Ох, странное что-то с тобой происходит, друг Евгений…
- Я слушаю вас.
- Эээ… помните, вы говорили, что я должен написать отчет об успеваемости?
- А давайте вы сегодня зайдете ко мне после трех часов и мы обсудим все организационные вопросы?
- Хорошо, Алексей Васильевич… - и завуч, передвигаясь маленькими гусиными шажочками, спешит дальше по коридору, унося ответы на так и не прозвучавшие вопросы.
Я вздохнул, немного ослабил тугой узел галстука и зашел в класс.
- Доброе утро, ребята! Все, кто не слышал звонок, быстро в медкабинет, остальных прошу садиться…

Интересно, что заставляет меня приходить сюда чуть ли не каждый вечер?
Чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь в том, что во всем виновата моя очаровательная соседка по лавочке, на которую я изо всех сил стараюсь не смотреть. Вот уже почти месяц как стараюсь, но с каждым днем получается все хуже и хуже. Не знаю, что бы подумали обо мне мои ученики, пару раз увидев нас вместе, но почему-то как место посещения парк их не прельщает. Что ж, тем лучше для меня.
Алиса, конечно, исключение. Во многом. И мнение, сложившееся о ней в классе, ошибочно - это я начал подозревать еще довольно давно. А теперь появились и первые подтверждения моей догадки.
Вчера вот устроил им диктант. Сложный, коварный диктант с парочкой "подводных камней". И оказалось, что она не такая глупышка, как все считают - лишь две пунктуационных ошибки и твердая "четверка" в итоге. Можно, конечно, винить феномен "природной грамотности", но если не приложить определенных усилий, это явление вряд ли даст о себе знать.
Кстати, до сих пор мы так и не сказали друг другу ни слова. На все мои попытки обратиться к ней она отвечает чуть заметными движениями головы, выражающими одобрение или отказ. Наверное, в ее глазах я выгляжу круглым дураком. Я осознаю это, и тем не менее ничего не могу с собой поделать. Ни-че-го, ровным счетом. Будто меня приворожили. Будто какая-то неведомая сила толкает меня к ней, не замечая препятствий.
Но вот Алиса встает, оправляет бежевую юбочку и уходит, громко цокая каблучками по асфальтированной дорожке. Удаляется от меня все дальше и дальше, пока ее изящная фигурка не пропадает наконец из поля моего зрения. Просто так бывает, что иногда она уходит первая. Быть может, у нее какие-то дела. Вот только я об этом ничего не знаю - ни о ее делах, ни о ее жизни вообще. Да и узнаю ли когда-нибудь?

- Абрамова!
- Здесь!
- Бобров!
- Я!
- Глумова!
Привычная тишина. Осматриваю класс, ища ее взглядом. Не нахожу.
Где-то внутри рождается глухое чувство тревоги. "Где она?" Спокойнее, спокойнее…
- Сухина!
- Да? - встает со своего места староста.
- Что с Глумовой?
- Н-не знаю, - чуть тянет с ответом он, - наверное, заболела.
- Хорошо, - киваю я. - Будем надеяться, она скоро появится. Григорьев!
"Почему она не пришла? Почему?!!"

Сижу в учительской, пью чай. Свой в своем кругу. На коленях портфель (недавно купил - какой же учитель без портфеля?), в кармане заветная бумажка. С заветным адресом моей загадочной девочки. Переписать его на самом деле не составляло никакого труда. Но для меня, с моими расшалившимися в последнее время нервами, это стало настоящим испытанием.
Вот подожду еще денек - и если завтра она не придет, заявлюсь к ней домой. Вроде просто принес задание. И будь что будет, мне уже все равно…
- Евгений Сергеевич, еще чашечку?
- Да, Елена Степановна, пожалуйста.
Нас здесь четверо. Я, Михал Михалыч - учитель физики, добрый лысоватый старичок, чем-то смахивающий на лешего - его у нас все любят, Максим Витальевич, молодой биолог, совсем недавно студент (прям как я), и Елена Степановна - математичка, женщина "неопределенного возраста" с кучей косметики на лице, застывшая где-то между тридцатью и пятидесятью.
Еще секунда, и струйка кипятка, скользнув мимо чашки, обжигает мне руку. Отлично.
От неожиданности вздрагиваю, мой портфель летит на пол и его содержимое рассыпается по всему кабинету. Замечательно!
- Ой, простите меня, ради Бога, я такая неловкая!
- Ну что вы, Елена Степановна, какие пустяки.
- Позвольте, я вам помогу.
- Нет-нет, спасибо, я сам…
Поздно - Максим Витальевич подает мне несколько пузырьков, естественно, перед этим невзначай пройдясь взглядом по этикеткам, и я, глупо улыбаясь, запихиваю их обратно в портфель.
- Железо и витамин К? - любезно интересуется Максим Витальевич. - У вас проблемы с кровью, Евгений Сергеевич?
- Да есть немного, - чуть слышно хриплю я в ответ, думая, что бы сделать с моими пунцовыми от неловкости щеками, - гемоглобин скачет, знаете, вот и пью…
- Был на моей памяти один случай, - внезапно вставляет Михал Михалыч, - еще когда я работал в сорок четвертой школе…
Нет, отмечаю я про себя, не даром его все любят. Почувствовал, что человек не в своей тарелке и решил сменить тему. А мне впредь надо быть осторожнее. Хорошо еще, что я забыл дома свое основное "лекарство", иначе вышел бы форменный скандал…

Стоя перед закрытой, обитой красной кожей, дверью без смотрового глазка, я нерешительно переминаюсь с ноги на ногу. Наконец жму на звонок. Потом еще раз. "А вдруг никто не откроет?" В скользящей тишине считаю секунды. Десять, двадцать, три…
Внезапно дверь с тихим скрипом отворяется, и на пороге я вижу Алису. В домашнем халатике, волосы на затылке стянуты резинкой в аккуратный хвостик. Ее холодные, спокойные глаза неторопливо изучают меня.
- Здравствуй. Я… - все заготовленные слова тут же вылетают из головы, оставляя неуютное ощущение пустоты. Приходится импровизировать.
- Я принес тебе домашнее задание. Просто тебя три дня не было в школе, и я подумал, что мне не составит особого труда занести его тебе.
Молча отдаю ей тетрадку. При этом слегка касаюсь ее рук. Почему они такие холодные?
- Вот здесь список упражнений и текст, который нужно разобрать. Разберешься?
Кивает. Выжидающе смотрит на меня.
- Ну… я… я пойду, наверное. Выздоравливай.
Выдавливаю из себя растерянную улыбку и, развернувшись, направляюсь вниз по лестнице. Нет, совсем не так я себе представлял эту встречу. Опять я стушевался в самый важный…
- Подожди.
От неожиданности я замираю на месте. Неужели она заговорила? Я уж думал, что никогда не дождусь этого. А голос у нее тихий, нежный и совсем еще детский. Да и она ли это сказала? Может, из квартиры напротив?
- Зайди.
Точно, она. Медленно поворачиваю голову и смотрю на нее. Алиса делает приглашающий жест рукой и исчезает в темноте коридора. А я? А я на негнущихся ногах следую за ней.
В ее квартире темно, просторно и даже уютно. И очень чисто. Сразу бросается глаза, что здесь нет практически никакой мебели. Мы следуем на кухню. Там плита, стол и две табуретки. Даже холодильника нет. Алиса садится, кладет руки на колени.
- Почему ты меня преследуешь?
"Почему ты меня преследуешь?", "зайди", "подожди"… как она вообще разговаривает с учителем? Эх, куда катится нынешняя молодежь. Отчитать бы ее по первое число…
- Н-не знаю. Просто ты такая странная, вот мне и стало интересно.
Отличный предлог, ничего не скажешь. Вы сегодня в ударе, Евгений Сергеевич.
- Хорошо. Если ты так хочешь, я расскажу о себе. Что тебя интересует?
Нет, поистине странная девушка. Даже не отчитала меня за любопытство. Даже не пыталась уйти от наверняка неприятных для нее вопросов.
- Послушай, я понимаю, что веду себя чересчур нагло, мне действительно неудобно…
- Говори конкретней, пожалуйста.
Голос ее по-прежнему ничего не выражает - такой же тихий и ровный. Но как приятно наконец его слышать!
- Ладно. Я знаю, что ты из детского дома. Но тогда откуда у тебя квартира, Алиса? Ты живешь у каких-то родственников?
- Нет, это моя квартира. Мама умерла три года назад, и комнатка досталась мне в наследство. Вместе с небольшим счетом в банке, на который я сейчас живу.
- Подожди. У тебя была мама? Но что ты тогда делала в приюте?
- Это долгая история.
Я тщетно всматриваюсь в ее лицо, стараясь уловить след хоть каких-то эмоций. Ну не может человек говорить спокойно о таких вещах. Просто не может. И тем не менее она говорит.
- Расскажи, прошу тебя.
Небольшая пауза - наверное, Алиса собирается с мыслями.
- В детстве у меня действительно была мама. Отец погиб на стройке, когда я еще не родилась, и мы жили вдвоем. Я почти ничего не помню с тех пор, но мне кажется, мы с ней нормально ладили. А потом, когда мне было четыре года, произошло одно событие, и все стало не так, как раньше.
- Так что же случилось?
- Я утонула. Плескалась в море, у берега, и не заметила, что надвигается очень сильная волна. Меня отнесло на глубокое место…
- Но как же ты могла утонуть, если мы с тобой сейчас сидим на кухне и разговариваем?
- А разве ты не замечаешь во мне ничего странного?
Я опускаю глаза. Замечаю, конечно, и не только я один.
- Да, ты действительно ведешь себя несколько необычно, но при чем здесь этот случай?
- Я думаю, что тогда я умерла. Меня достали из воды и откачали, но с тех пор я больше ничего не чувствую. Понимаешь, ничего. И пусть всем кажется, что я жива, но это скорее не жизнь, а существование - мир без эмоций стал для меня серой, однообразной картинкой. Я ощущаю себя роботом, ежедневно выполняющим одни и те же команды - есть, пить, спать, учиться...
- Но это невозможно! Это же просто глупые домыслы, - взрываюсь я. - Человек не может совсем ничего не чувствовать, иначе бы он просто перестал существовать.
- Ты так думаешь? - вероятно, из вежливости спрашивает она, не обращая внимания на мой взвинченный голос. Хотя ясно, что мое мнение для нее не значит ровным счетом ничего.
- Естественно! Может, они у тебя просто притупились, если ты перенесла сильный шок. Я не доктор и ничего утверждать не могу, но посмотри сама - даже то состояние, в котором ты находишься сейчас, называется чувством - равнодушия.
Алиса пожимает плечами, затем слегка одергивает занавеску, выбившуюся из-за шторы.
- Значит, равнодушие - это все, что мне осталось. Я ведь даже боли не чувствую. Смотри.
Она берет со стола кухонный нож и быстро, так что я не успеваю ее остановить, проводит им себе по запястью.
- Видишь?
Красная струйка, не спеша, скатывается вниз по ее руке, и, дойдя до локтя, продолжает свой путь по клеенчатой скатерти.
- Господи, Алиса, ты в своем уме? - я рывком вырываю у нее нож, затем достаю из кармана носовой платок и прижимаю к порезу, стараясь остановить кровь. - Что ты делаешь?!
Нет, она безусловно чокнутая!
- Не надо, я сама, - она вырывает у меня свою руку, аккуратно обматывает рану платком. - Мама тоже не выдержала. Год она терпела меня, но потом отдала. Хотя я ее понимаю - жить рядом с ходячим мертвецом наверняка очень тяжело.
- Прошу, не называй себя так! Это всего лишь твои фантазии, вот и все. Если ты обратишься к хорошему психиатру, я уверен…
- Знаешь, в детстве я очень любила сказки, - внезапно говорит Алиса. - И больше всего - "Спящую красавицу". А теперь мне кажется, что эта сказка обо мне. Что мое существование - всего лишь затянувшийся сон, который когда-нибудь прервет своим поцелуем прекрасный принц. Наверное, только поэтому я и живу до сих пор, пусть и понимаю, что принцев на земле давно уже не осталось…
Она замолкает, и некоторое время мы сидим в тишине. Надо бы что-нибудь ответить, но я не могу выдавить из себя ни слова. Слишком много всего сейчас в моей голове, чтобы я мог найти нужную фразу. Затем Алиса встает, изящно отодвигая табуретку ножкой, и направляется в прихожую:
- По-моему, тебе пора идти…

- Иван Федорович скоро освободится. Вы можете немного подождать, Евгений Сергеевич?
- Да, как скажете, - я провожаю взглядом Ирину Алексеевну, вновь скрывшуюся в директорском кабинете. Подмечаю, что в приемной очень удобные кресла. Я ведь здесь всего третий раз. Первый был, когда только устраивался сюда на работу, второй перед учительским советом, а теперь вот сижу и гадаю, зачем понадобился Ивану Федоровичу. Вряд ли что-то серьезное, конечно, но колени немного трясутся. Настроение совсем никуда не годится, да и Алиса отсутствует уже целую неделю. После нашего разговора этот факт меня очень и очень тревожит. Но лучше не думать об этом.
В коридоре непривычно тихо, лишь изредка в отдалении слышатся одинокие шаги. Смотрю на часы. Шесть вечера, почти весь школьный персонал уже разбежался по домам.
Внезапно дверь в кабинет распахивается настежь, и оттуда вылетает пунцовый Иван Федорович. За ним, как хвост, следует не менее взволнованная Ирина Алексеевна, с особым секретарским рвением стараясь не отставать от своего шефа более чем на два шага.
- Какой позор! За три года до пенсии! Это ведь бросит тень не только на меня, но и на всю школу. Понимаете, Ирина Алексеевна, на всю школу!
Я вскакиваю с кресла, готовый в случае чего оказать посильную помощь, но эти двое, похоже, меня попросту не замечают и, выскочив из приемной, следуют дальше по коридору. Затем до меня доносятся приглушенные слова "найдите Алексея Васильевича, быстро", и Ирина Алексеевна в спешке вбегает обратно.
- Ирина Алексеевна, что произошло? - останавливаю я запыхавшуюся секретаршу, - что-то серьезное?
- Да эта ненормальная, Глумова, пыталась отравиться, сейчас из горбольницы звонили!
Алиса!!! Боже мой, только не это! Мир внезапно утрачивает свои очертания, причудливым узором расплываясь перед глазами. Ирина Алексеевна еще что-то говорит мне, но ее слова больше не имеют никакого смысла. Развернувшись на сто восемьдесят градусов, я бегом направляюсь вон из приемной - направо по коридору, к темному проему лестничной клетки…

Больничная палата встречает меня отсутствием какого-либо искусственного освещения, так что приходится довольствоваться проникающим в незанавешенное окно блеклым сиянием луны, обшарпанными белыми стенами и резким запахом дезинфицирующих веществ. На железной кровати, вплотную придвинутой к стенке, сидит, уставившись в никуда, Алиса. Рядом с кроватью кто-то поставил стул. На него я и сажусь. Некоторое время молчу - мне нужно отдышаться, дать несколько секунд готовому выскочить из груди сердцу.
- Господи, Глумова, как ты всех нас напугала, - наконец говорю я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно, насколько это возможно, - ты хоть понимаешь, как мы все за тебя сейчас переживаем?
- Зачем ты пришел? Ты же узнал обо мне все, что хотел, - тот же нежный, лишенный всяческих интонаций, голосок. Лица мне не видно - глаза не до конца привыкли к темноте.
- Я? Я думал, что мы с тобой друзья, - улыбаюсь я, - и я искренне за тебя беспокоюсь.
- Разве мы с тобой друзья? - тихо произносит она.
- А разве нет?
- Нет. Ты просто хочешь меня, ведь так? Другое тебя не интересует.
- С чего ты взяла? - растерянно мямлю я, в душе радуясь тому, что ей не видно моей озадаченной физиономии.
- Ты даже сейчас смотришь на меня так же, как и многие мальчики в школе. И не пытайся спорить со мной.
- Пусть так, но… - ну же, давай! Решайся наконец. Нужно всего лишь собрать волю в кулак и сказать несколько простых слов. - Но… я думал, что это называется не так.
- А как же?
- …я думал, это называется любовь.
Ну вот и все. То, что должен был сказать, я сказал, но почему-то легче не стало. И теперь с нетерпением жду ее реакции.
- Может, и так. Вот только какое мне до этого дело? Любовь это, или что-то другое, я все равно не способна на взаимность.
Нет, кажется, ничего не может вывести ее из состояния ледяного равнодушия. Впору сложить руки и, опустив голову, тихо выйти из палаты, закрыв за собой дверь. Вот только у меня на руках остался еще один, последний, козырь, и с ним можно постараться спасти почти проигранную партию.
- Помнишь, ты мне рассказывала про свою любимую сказку? Про то, что ты живешь в ожидании
прекрасного принца?
Алиса медленно качает головой.
- Это всего лишь сказка, пусть и самая лучшая на свете. А мне надоело ждать. Сегодня я поняла, что вот так и проживу остаток дней в бесцельном ожидании.
- И поэтому ты решила покончить с собой?
- Да. Но ко мне иногда заходит соседка - она знает, что я не запираю дверь на замок. Наверное, именно она и вызвала скорую. И вот теперь я здесь. Хотя в следующий раз, думаю, помешать мне не сможет никто.
- Быть может, с твоей точки зрения все действительно безнадежно. И в твоем мире не существует человека, способного разбудить тебя. Но представь себе, что кроме того королевства, в котором спит беспробудным сном Мертвая красавица, существует еще одно. Местные жители даже не подозревают о его существовании, потому что его нет ни на одной карте, но, тем не менее, оно совсем рядом. И в этом королевстве до определенного времени жил себе припеваючи некий герой из совершенно другой сказки. Как-то раз судьба занесла его в таинственный замок, где он увидел гроб со спящей принцессой, в которую влюбился с первого взгляда. И тогда он понял, что в его силах прервать ее долгую дрему, пусть он и не королевских кровей. Но для этого он должен будет увести ее в свое королевство, и принцесса уже никогда не будет такой, как раньше…
Я замолчал. Молчит и Алиса. Можно только догадываться, какое впечатление произвел на нее мой рассказ. Но первой наступившую тишину нарушила она.
- Прости, но я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.
Я встаю со стула, подхожу к окну, чтобы открыть форточку - в палате вдруг стало нестерпимо душно.
- Все очень просто. Во время нашего прошлого разговора ты сказала, что больше не ощущаешь себя человеком. Я должен тебя разочаровать. Алиса, ты - самая обыкновенная девушка, пусть тебе многое пришлось пережить. А вот я… - я сделал небольшую паузу, собираясь с духом. Мне предстояло еще одно, не менее важное откровение, - …я не совсем человек. Пусть я мало чем отличаюсь от вас, но я живу по несколько иным законам… Я тебя люблю, Алиса. И я думаю, что смогу вернуть тебя к жизни, пусть и немного в другой ипостаси.
- Ты думаешь, что можешь сделать это? - она вдруг встает с кровати и вплотную подходит ко мне. Наши взгляды пересекаются… И я смотрю в глубину ее глаз - туда, где на самом донышке отражается щербатый диск луны. Ну зачем, зачем ты так красива?
- И я снова стану такой, как прежде?
- Я же сказал, не совсем. Ты станешь такой, как я. Это не так уж и плохо - я ведь могу точно так же чувствовать: верить, переживать, грустить, ненавидеть, любить… но в моей жизни много того, что на первый взгляд покажется тебе странным, быть может, даже глупым и диким…
- Все равно, - тогда говорит она, - Мне все равно, в каком королевстве жить, лишь бы жить на самом деле.
- Ты уверена? - тихо спрашиваю я.
- Да. В конце концов, умереть я всегда успею.
- Тогда закрой глаза, - говорю я, беря ее за руки.
- Зачем?
- Я хочу поцеловать вас, Ваше Высочество.
И вот она замирает без движения. Ее ресницы чуть подрагивают, а полы больничной рубашки слегка колышутся на сквозняке. "Пора", говорю я себе.
Мои губы едва касаются ее лба, щек, движутся все ниже, к ее полуоткрытому рту, еще ниже - к тоненькой шейке. Наконец я кусаю - не слишком глубоко, так нежно, как только способен. Кровь ее горячая и горькая, наверняка из-за большой дозы принятых лекарств, я не хочу ее глотать, и она течет по моему подбородку…
А ведь я раньше никогда этого не делал. Никогда. Просто это аморально, тем более что в наш век реально без проблем найти заменители. Донорскую кровь достать сложнее, но она нужна не так часто… Но вот как это объяснить Алисе? Что я не просто воспользовался ситуацией, сыграв на ее мечте…
Внезапно она вздрагивает, и в ту же секунду отталкивает меня. Затем отступает в другой угол палаты, а я стою, растерянный, и снова не знаю, что ей сказать.
- Послушай… я знаю, как это выглядит со стороны, - наконец выдавливаю я. Ну почему, почему все получилось так глупо??? - да… словно расчетливый монстр, на уговоры которого повелась простушка, но я… я ведь не хотел этого… вернее, не хотел, чтобы это выглядело так… я хотел… я… я просто хотел помочь…я…
- Мне больно, - вдруг произносит она.
- Прости меня, я сожалею…
- Да нет, ты не понял. Я чувствую боль. Я … я снова чувствую…
Алиса подходит ко мне и прижимается всем телом.
- Я чувствую. Чувствую…
Я обнимаю ее. Алиса, моя Алиса…
За окном проносится трамвай. А потом она поднимает глаза и смотрит на меня. В ее лице что-то изменилось. Что-то, отчего от прежней равнодушной маски теперь не осталось и следа. "Да ведь она просто плачет", - наконец-то понял я. Понял, и отчего-то расплакался сам…

РАЗДЕЛЫ